Воспоминания Миши Фридмана о детстве

Добрый день, Веня!

Мне очень приятно, что в твоем лице я, кажется, нашел благодарного и внимательного слушателя чужих судеб.

Моя Белла переслала мне на днях неожиданные фото, в том числе очень дорогое мне, единственное довоенное фото нашей семьи (1939г.),

Это фото, я знаю, было и у меня, но куда-то запропастилось.

Видимо, Белкин экземпляр фото был у папы с собой, когда его призвали в трудармию. А у меня был экземпляр фото, находившийся среди вещей, взятых нами в эвакуацию.

И вот, в связи с этим фото, мне еще раз вспомнилась драма нашей семьи.

В 1942 году немцы все ближе подходили к Кизляру, а мы  были от него, примерно, в 12 км ( я это помню потому, что мой сверх набожный  дедушка Борух ходил туда пешком молиться). Все беженцы вновь бежали, но старались попасть в Махачкалу, т.е. южнее, а оттуда через Каспий в Среднюю Азию. А мы ехали в г. Чкалов (ныне Оренбург), т.е. на север. Из Кизляра, сидя на чемоданах, как-то пристроенных к буферам ж.-д. цистерн, мы по строившейся железной дороге, проходившей по берегу Каспия (примерно, 600км), добрались до Астрахани. Ехали мы долго, м.б.  дней 8-10, больше стояли. Я помню, как мой дед садился в талесе на рельсы и молился; и когда ему говорили, что поезд может тронуться, он отвечал, что пока он молится, ничего случиться не может. И он всегда оказывается прав.

Когда мы уже прибыли в Астрахань, я во время бомбежки поездов потерял его талес и мы, при всем нашем бедственном положении, вынуждены были на толкучке купить ему другой.

Когда я учился в ж.-д. институте, преподаватель курса «Заграждение и восстановление ж. д.» оказался одним из тех, кто как раз и строил эту дорогу.

В Астрахани нас погрузили на палубу несамоходной нефтяной баржи и буксиром повели по Каспию в г. Гурьев. Но по дороге  оставили нас в море. У нас была селедка, но не было пресной воды; мы все пили морскую воду. Началась дизентерия. Люди умирали. Умерших бросали в море.

Потом все же за нами пришел буксир и нас доставили в Гурьев.

Там нас посадили уже в небольшие деревянные баржи и повезли вверх по р. Урал. К дизентерии добавилась малярия, люди продолжали умирать и, поэтому, где-то нас высадили на берег и организовали карантин. Кажется, первой умерла мама. Единственно здоровой оставалась моя старшая сестра Сарра 1930г.р.  Я и две мои младшие сестры попали в больницу.

В карантине рядом с нами находились две одинокие сестры Гринблат из Винницы.

Уже находясь в больнице, я от кого-то из посещавших узнал, что эти сестры с Саррой обосновались в г. Чапаеве (бывш. Лбищенск, где погиб Чапаев).

Я помнил об этом. Когда мы с папой ехали на пароходе, я стоял на верхней палубе и среди людей на причале узнал этих двух сестер. Мы с папой подошли к ним и они сказали, что Сарра, действительно бывшая с ними,                                                                                                                    тоже заболела и умерла в больнице. На вопрос, где они живут, сестры ответили, что очень далеко отсюда, чуть ли не в 40км.

Мой папа, спешивший вовремя вернуться на службу, решил было продолжить плавание, но, я помню, наши попутчики, молодые офицеры, узнав все, уговорили папу остаться. Оказалось, что живут эти Гринблат совсем даже  рядом с пристанью, кажется, в аптеке.

Как только мы вошли в их дом, я сразу стал узнавать всюду наши вещи. Кстати, одна из них, серебряная чарка, до сих пор находится у меня. А вещи нашей семьи (или часть их) потом уже, в Чкалове помогла нам – меняли их на продукты. Среди вещей, взятых нами у Гринблат, были и наши фото, в том числе и то довоенное фото нашей семьи, с которого я начал и которое я Вам посылаю.

Я знаю, что находясь в карантине, мы неоднократно пытались сообщить папе о себе. Отправкой писем занимались сестры Гринблат. Но папа ничего не получил. Возможно, плохо работала почта.

К сожалению, я только сейчас, на склоне лет впервые пишу обо всем этом. Память, естественно, уже скудеет. Вот, например, помню названия поселений –  «Базар-тюбе», «Калмыково», но к чему это относится: к месту расположения карантина или больницы, я вспомнить не могу.

Единственным документом о моем пребывании в детском доме является сохранившаяся  справка о снятии меня с довольствия с 8 мая 1943 года, которую я тоже посылаю.  

С уважением Миша Фридман!