Переписка с редакцией журнала МИШПОХА, Минск

 Я, редактор еврейского журнала "Мишпоха" выходящего в Беларуси, хотел бы связаться с ведущим этого сайта.

С уважением Аркадий Шульман
 
Уважаемый Вениамин!
Спасибо за письмо. Пока планы такие: опубликовать в следующем номере журнала Ваш очерк о нем. Страниц 6-7 (текста) плюс десяток фотографий и подборку перводов его стихов. Возможно, размахнемся на небольшую книжку. Все будет зависеть от материала и тех, кто сможет помочь в издании.
С уважением
Аркадий Шульман

Уважаемый Вениамин Давидович!
Полдучил фотографии. Спасибо. Многие снимки технически устраивают нас. Но некоторые, очень маленького размера, неполиграфичные, и их надо пересканировать.
Маленького размера
1.Ваша фотография
2. Галерея поэтов воинов
3. Релес и родные Лельчука в музее.
4. Лельчук и Плоткин
5. Лельчук лейтенант
Лельчук 1936 г
Сканировать на 300 DPI в jpg в натуральную величсину в черно белом формате.
С уважением Аркадий Шульман

Уважаемый Вениамин!
К следующему декабрньскому номеру журнала "Мишпоха" готовлю Ваш очерк о Семене Лельчуке. Высылаю на Ваш суд текст. Просьба написать немного о себе. Замечания ( не считаю ошибок, корректор еще не читал) сообщите. Думаю, отдать хорошему поэту подстрочники Семена Лельчука для профессионального перевода (в текст) и поставить подборку переведенных стихов на русском языке.
С уважением главный редактор журнала "Мишпоха"
Аркадий Шульман

Бенжамин Форман
Родное местечко
Поэт Семен Абрамович Лельчук (Шимен Авраам-Лейб Лельчук) родился 15 сентября 1918 года в небольшом местечке Калинковичи в бедной еврейской семье.
Его отец Авраам-Лейб Лельчук работал секретарем Калинковичского городского совета, а потом главным бухгалтером школы животноводов. В детстве он окончил еврейскую школу-хедер. Родным языком был идиш, но Авраам-Лейб прекрасно знал древнееврейский язык. В семье всегда соблюдались еврейские обычаи. По праздникам, Авраам-Лейб ходил в синагогу и нередко подсказывал многим евреям, ежедневно ходившим туда, где и на какой странице читать Тору.
В семье Лельчуков было четверо детей.
Старший из них Семен (тогда его в семье и везде называли Шимен) учился в средней школе. Успешно окончил 7 классов и уехал в Минск, поступил на рабфак, затем в Минский педагогический институт. У Семена были две сестры – Оля (Элька) и Мера, а также младший брат Илья (Эле).
Мать Семена – Хиена была домохозяйка, она управляла не только домом, но и пыталась руководить всеми, с кем встречалась и разговаривала. В доме и на улице ее называли «прокурор». Хиена выслушивали враждующие стороны, и всегда давала нужный совет.
Вот как описывает встречу с семьей поэта известный еврейский писатель Гирш Релес.
«После войны мне удалось отыскать отца Семена Лельчука. Из эвакуации он вернулся в Калинковичи, где проживал до войны. Некоторое время я поддерживал связь с отцом Семена, потом наша переписка оборвалась.
И вот летом 1975 года, будучи в командировке в Калинковичах, я решил отыскать родных Лельчука. Адреса у меня не было, но был уверен, что жители городка хорошо знают друг друга, и совсем нетрудно будет узнать, где живут родные погибшего поэта. В воскресное утро иду по асфальтированной улице. Мне рассказали, что совсем недавно здесь был лес и болото. Навстречу шагает невысокий мужчина в капроновой шляпе.
– Не знаете ли вы, где проживает Абрам Лельчук?
Он обвел меня внимательным взглядом и произнес:
– Приказал долго жить.
От этой новости сразу стало не по себе.
– Скоро два года, как его нет. Прекрасный человек был. Откуда Вы его знали?
– Я дружил с его сыном, что погиб на войне, с Семеном.
– С поэтом Семеном Лельчуком? – оживленно спрашивает он меня и, не дождавшись ответа, продолжает: – Здесь проживает родная сестра Семена. В старом районе. Хотите, могу провести вас. Фурман ее фамилия. Вдова, бедняжка. Муж ее много лет работал секретарем местного совета – четверых детей воспитали и вывели в люди. Вот уже несколько лет, как умер.
Входим в открытый двор… Встречаемся с невысокой, полной женщиной, по лицу видно, что немало ей пришлось перенести горя в жизни
– Знакомьтесь, – обращается ко мне провожатый, – это и есть сестра Семена. Ее зовут Мера.
Я назвал свою фамилию – Релес.
– Знаю Вас, – говорит она. – Вы в Минске встречались с моим братом, а после войны переписывались с отцом.
– Семен был первенцем в нашей семье, – рассказывает Мера, – на пять лет старше меня. Помню, как он нянчился со мною, все мои капризы выполнял. А когда я подросла, по-прежнему хорошо относился ко мне. Стихи начал писать в детстве. Потом, когда стал студентом, каждое лето приезжал на каникулы в Калинковичи. Днем, бывало, сидит в садике, все читает и пишет. Часто его навещали друзья. Вечером он редко куда ходил…
Когда окончил институт и собирался в армию, приехал прощаться с нами. Перед самым отъездом отзывает меня в сторону, подает увесистую папку и говорит: «Здесь мои рукописи. Храни их. Время напряженное, и кто знает, что может произойти». У меня навернулись слезы на глаза. Заметив это, Семен похлопал меня по плечу и начал подбадривать: «Мы еще когда-нибудь с тобой в радости вспомним этот разговор».
И я всю жизнь не могу себе простить, что не уберегла тот сверток. Сами виноваты. Все эвакуировались, а мы сидели до последней минуты. Ничего не успели захватить. Выходит, я не выполнила его просьбу. Совесть мучает. Столько лет прошло, а я никак не могу себе простить. Мне удалось только разыскать несколько фотографий и письмо из армии двоюродному брату, который служил на Балтийском флоте.
Она подходит к столу, открывает ящик, вынимает из альбома несколько фотографий и показывает мне».
Студенческие годы поэта
Из воспоминаний Анатолия Фарбера – однокурсника и друга поэта.
«В 1935–1939 годах мы учились на литфаке Минского педагогического института имени Горького на одном курсе и в одной учебной группе с Семеном Лельчуком. Из начинающих поэтов, кроме Лельчука были среди нас П. Плоткин. З. Барсук, Ц. Ботвинник. Учился с нами и Берёзкин, впоследствии известный критик.
Жили мы в общежитии. Первые два года – в бараках за железнодорожным вокзалом.
На третьем курсе в двухэтажном деревянном доме по улице Энгельса.
Последний год – в подвальном помещении института. Институт там же, где и теперь в университетском городке напротив Дома Правительства…
Суровое было время. Питались скудно. Чего было вдоволь, на удовольствие нынешней молодежи – это воблы. Хлеба не хватало. На фотографиях тех лет узнаю на друзьях костюм Кацмана, мое кашнэ, галстук еще чей-то.
Смутно припоминаю, как мы шутили, что Плоткин где-то бродит по улицам Минска в поисках рифмы, не попал бы под трамвай.
Семен Лельчук был среди нас, как сейчас говорят, лидером. И в стихах опередил других.
Мужественное волевое лицо. Над широким носом задумчивые с грустинкой глаза, вьющиеся волосы, зачесанные кверху, веселый склонный к юмору взгляд.
Дружили, мечтали, любили. Лельчука связывало большое чувство с однокурсницей Шпитальник из Бобруйска.
Жили радостями и тревогами своего времени. Постоянно ощущали надвигающуюся грозную схватку с фашизмом. Готовились, занимались спортом, с гордостью прикалывали значок «Ворошиловский стрелок».
Лейтмотив творчества Семена Лельчука – любовь к родному Полесью. Говорил о Полесье, о своих Калинковичах, а лицо светилось.
Вот как вспоминает Гирш Релес в рассказе «В его родном уголке» о любви поэта Семена Лельчука к своему родному краю.
«Я хорошо знал молодого талантливого еврейского поэта Семена Лельчука, который отдал жизнь за Родину в борьбе с фашистами. Вот как состоялось наше первое знакомство. Осенью 1936 года встречает меня как-то в студенческой столовой начинающий поэт Пини Плоткин и говорит:
– Хочешь послушать интересные стихи? Сейчас подойдет парень, родом с Полесья. Настоящий поэт. Стоит сейчас за талонами.
Вскоре к нам подошел парень, выше среднего роста, в костюме из самотканой шерсти. На ногах ботинки на резиновой подошве. Лицо продолговатое, загорелое, нос широкий, губы толстые.
– Лельчук, – пробубнил он и неуклюже подал мне костлявую, но крепкую руку…
Мы сели.
– Почитай что-нибудь из своих стихов, – попросил Плоткин.
– Нашел место, – буркнул Семен.
Однако, когда узнал, что я отношусь к пишущей братии, не очень охотно, но согласился. Он читал стихотворение о Соже. Я как бы вместе с ним восхищался природой края, где никогда не бывал, и был в восторге от строк, которые слышал из его уст. Цитирую в подстрочном переводе с идиша.

И я задумчиво стоял...
Над Сожем, в высоте,
Птицы и аэропланы
Уже, проснувшись, летели.
Рыбак нес связку
Сверкающих рыб,
И бабочки играли
Над дремлющим камышом.

А спустя пару лет, когда я встречался с ним в Минске, он выглядел совсем иначе, чем при первом знакомстве.
На нем был бостоновый костюм темно-синего цвета, желтые туфли.
Такая комбинация тогда была в моде. Выглядел элегантно.
– Будь знаком, – представил он мне черноокую девушку, модно одетую.
Это была студентка Рая Шпитальник, которой он посвятил много лирических стихов.
 Бросилось в глаза, что Лельчук изменился не только внешне. Куда делась его робость? В кампании он держал себя непринужденно. Был находчив в ответах. Любил повеселиться. Потом мы несколько раз встречались на литературных вечерах.

Творчество. Друзья поэта

Сразу после школы, в 1935 году Лельчук поступил на еврейское отделение Минского пединститута. Через два года учебы, когда начали «исчезать» преподаватели и закрываться еврейские школы, филологов-идишистов переориентировали на русскую словесность.
Из воспоминаний Нафтали Фарбера. «Мы учились в институте в 1935–1939 годах. Еврейское отделение литфака Минского педагогического института имени Горького называли «Евсекцией». Это громкое название сохранилось за нами и после 1937 года, когда еврейские школы закрыли и нас переориентировали на русский язык. После войны, когда каждый искал оставшихся в живых, говорили: «Евсекция, где учились Лельчук и Берёзкин».
И было понятно.
На литфаке было немало талантливых студентов. У нас на Евсекции учились поэты Семен Лельчук, Зяма Барсук, Пиня Плоткин. Они были членами литературной молодежной группы, печатались в журнале «Штерн», публиковались в поэтических сборниках.
О творчестве Лельчука дал высокий отзыв поэт Изя Харик.
С Лельчуком и Плоткиным меня связывала многолетняя дружба. Лельчук – из Калинковичей, Плоткин – из Бобруйска, а я из Рогачёва – мы все институтские друзья. Проживали вместе в одной комнате в общежитиях. Дети бедных родителей. У нас были свои тайны. В своей комнате мы делили горе, когда отец Лельчука «по недоразумению» был объявлен «врагом» народа, а потом репрессирован. Мои друзья знали, что папа мой в годы НЭПа был «лишенцем», а я в анкетах утаил этот факт...
Осенью 1939 г., буквально назавтра, после последнего госэкзамена, мы (Лельчук, Плоткин, я и другие) были направлены на действительную службу в Рабоче-Крестьянскую Красную Армию на Урал. Вскоре мы расстались с Лельчуком, которого определили в пехотное училище в другой город. Совсем незадолго перед войной, Лельчук прислал на мое имя небольшую юношескую поэму на идише. Она озаглавлена «Воспоминание. К годовщине нашей разлуки». Поэтическое сказание о нашем студенческом житье-бытие в Минске, о дружбе, которая светит ему, воину, в схватке с врагом.
К, сожалению, многие стихи Семена Лельчука до сих пор не переведены на русский язык. А могли бы стать достоянием широкого круга читателей. В большом стихотворении «Песня о журавле», напечатанном в журнале «Советиш Геймланд» № 3, 1963 г. поэт говорит о родном Полесье и полешуках. Любуется журавлем неторопливо, влюблено, как добрый знаток природы и поэтический кудесник.
Лельчук был преимущественно лирик. Когда Семену исполнилось двадцать лет, он написал лирическое стихотворение «Первый снег», опубликованное в журнале «Советиш Геймланд». Нежные строки любви, радости жизни. Читаешь, и тебя охватывает тихая сладкая радость бытия. Что-то от Блока. Очень удивительны его стихи о хлебе.
Семен Лельчук принадлежал к числу тех счастливчиков, которые поднимались на Парнас без особых препятствий. Критика с похвалой отзывалась о его поэзии, печатался он часто.
В номере израильской газеты «Вести» от 6 февраля 2001 года просьбу Нафтали Фарбера – друга Семена Лельчука, многочисленных родственников, много лет мечтавших увидеть стихи поэта-фронтовика, напечатанными на Земле Обетованной, редакция выполнила. Эти стихи нельзя назвать совершенными. Ценность их в том, что от них веет свежим ветром забытого, увы, канувшему в Лету, духа советского еврейского студенчества, думавшего, учившегося и творившего на идише.
Стихотворение в подстрочном переводе Нафтали Фарбера.

ВОСПОМИНАНИЕ
(к годовщине нашей разлуки)
Огненный листопад,
Ветер, несущий с собой дождь,
Взбудораживает в сердце
Воспоминания о городе
И зовет туда –
К стоэтажной выси,
К тысячеоконному взгляду,
К кругу улиц,
К бегу рельсов,
К зажженным рекламам,
К осеннему сезону драмы,
К последним дням сезона в цирке.
ххх
В мой блиндаж вдруг заходит
Воспоминание вожделенное.
Тогда встаёт в сердце солнце,
Тогда вырастает (в уме)
Счастье,
И –
Крепче сжимаю (обнимаю)
Я ружьё:
К большой земле прижат (пока)
Большой бросок к победе –
В первый и последний бой.
Напротив наша молодость
Сияет,
И я слышу пожелание всех друзей:
– Да будет победа!
– Да будет победа!

А вот его любимая «Песня пра Сож», переведенная на белорусский язык.

«ПЕСНЯ ПРА СОЖ»
Урывак (отрывок)
 Ён не ганарыцца шырынёй i глыбiнёй,
 Хоть мае месцы,
 Дзе купацца забаронена.
 Сплялiся густа над спакойнаю вадой
 Цары- дубы
 I вербалозы кронамi.
 Палюбiy здавён яго палескi
 Чалавек,
 А мы y маленстве тут
 Yсе вiры аблазiлi.
 Ён можа зеленi пазычыць
 Сотням рэк,
 Што млява коцяцца
 У стэпе Азii.
 Над iм бары
 Шумлiвай тоупяцца сямьёй,
 Жывiцы пах плыве вакол
 Над узбярэжжамi.
 Ягоны дужы стан
 Асветленны зарой
 I золатам пясчынак абмярэжаны.
 Щастлiвы, поiць ён калгасы, гарады,
 Калыша на грудзях ён чоуны вузкiя,
 Лiецца хвалямi празрыстае вады
 Цераз абшары беларускiя.

ЖАУРУК
 
Ён павic на нiтцы залатой
Памiж небам сiнiм i зямлёй.
Пачарнелi снежныя шляхi,
Пад страхой сасулькi, як штыкi:
На двары спынiycя чалавек:
Дзесьцi песня раскаваных рэк.
Упадзi на шлях i слухай спеу,-
Гэта ён, нябачны, зазвiнеу.
Над зямлёй, над шатамi лясоу-
Песня серабрыстая без слоу.

Последнее письмо из Риги.
В ноябре 1939 года Семен Лельчук, Пинии Плоткин и Нафтали Фарбер – служили недолго в одной части в Челябинске. Здесь Семен был зачислен в полковую школу. После финской кампании вернулся в г. Челябинск и направлен в пехотное училище, где-то поблизости, на Урале.
  Последнее письмо было получено родными поэта уже из Риги в первые дни войны. Оно было написано на почтовой открытке с видом Кремля и Красной площади:
«Здравствуйте, мои дорогие!
Широка страна моя родная
Много в ней лесов, полей и рек.
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек.
Целую, Ваш сын, Семён.
Вот и всё. Это было его первое и последнее письмо с фронта.
Сохранилось последнее его стихотворение.
Поверь, победой кончится война
И станет эта нива зелена.
Расскажет всем тогда цветок любой,
Как здесь сражался и погиб герой
(это фрагмент из стихотворения С. Лельчука в переводе В. Мощенко.).
Я неоднократно обращался к руководству Архива Министерства Обороны СССР пытаясь узнать о гибели лейтенанта Семена Лельчука.
23 июня 1941 года лейтенант Лельчук Семен Абрамович прибыл в распоряжение резерва командующего Прибалтийским Военным Округом, – отвечали мне. – А дальше полная неизвестность. Ничего ни в документах ПрибВо, ни документах военных госпиталей, ни в документах лагерей для перемещенных лиц – нигде Лельчук С. А. «не значится».  
Белорусский литературный справочник датирует трагический момент гибели С. Лельчука 1943 годом.
  
Письма поэта
К большому сожалению, в нашей семье очень мало сохранилось из наследия Семена Лельчука. А как бы хотелось сегодня его многочисленной родне, проживающей в настоящее время и в Белоруссии, в Израиле, Америке, Канаде, прочесть и увидеть своими глазами рукописи своего знаменитого родственника – брата, племянника, друга, соседа.
  Семен Лельчук жил и творил в то время, когда особенно актуален был творческий подъем интеллигенции – гражданская война, НЭП, коллективизация, индустриализация, годы сталинских пятилеток и постоянных чисток в партии, армии, на производстве – он был человеком того времени.
  О его душевном состоянии, говорят стихи того периода и сохранившееся письмо, написанное 7 ноября 1940 года.
«Здравствуй, дорогой моряк! ( Это письмо адресовано двоюродному брату поэта) Поздравляю тебя с праздником Социалистической Революции. Желаю тебе наилучших успехов, много счастья, радости и здоровья…
С тобой я смогу вспомнить доброе старое время, помечтать о столь многообещающем будущем.
Я, конечно, хорошо помню наше веселое детство, все проделки и проказы маленьких шалунов, наш весёлый городок, школу, клуб и нашу жизнь, связанную со всем этим.
Эта была золотая пора, самая беззаботная, радостная пора жизни. Но нам, конечно, нечего жалеть прошедшего детства. Мы смотрим смело и с уверенностью вперед. Мы знаем цену нашему сегодняшнему дню. Нам предоставлено право учится. Мы с тобой теперь готовимся стать специалистами на важнейших участках строительства. Нам придется, может быть, сегодня-завтра вступить в бой за свою Родину. К этому мы готовимся. Наша жизнь связана со многими тяжестями и лишениями…
О своих успехах. Я окончил первый курс на отлично и хорошо.
Сейчас нахожусь на втором курсе. Здесь успел вступить в кандидаты ВКП/б/. Являюсь членом бюро батальона и агитатором. Ты ведь знаешь, я со школьной скамьи занимаюсь общественной работой. Ее и по сей день не покидаю. Имею ряд благодарностей за отличную учебу, стрельбу из пулемета, общественную работу. Часто выступаю с докладами и лекциями в школах и учреждениях нашего города. Кроме всего этого, не перестаю писать стихи. Посылаю в Минск, где их печатают в журналах. Недавно из печати вышел сборник стихотворений четырех молодых поэтов. Среди них и мое имя. Вот так я учусь, работаю и даже творю. Дома у нас все хорошо, все живы, здоровы. Они рады за тебя. Привет от домашних. Ты им пиши. Крепко обнимаю моряка. До следующего письма. Семен».
В этом письме, как и во многих его стихах того времени, ярко выражены думы, заботы и тревоги молодого поэта – воина своей Родины.
А вот письмо, которое писал в 1950 году двоюродный брат поэта Илья Голод, которому перед войной отправил одно из последних писем Семен Лельчук.
Это письмо Илья Голод переслал родному брату поэта – Илье Лельчуку.
2 мая 1950 года.
«Здравствуй, дорогой брат, Илья!
Получив твоё письмо, я решил отослать тебе письмо твоего брата Семёна, которое он мне написал еще задолго до вторжения немцев в Россию. Я думаю, что настал момент, когда можно тебе передать это письмо. В этом письме твой брат описал свою жизнь и показал, как надо учиться и жить. Если у тебя ничего не осталось от твоего брата, то возьми это письмо. Оно написано мне, но одновременно и тебе. Ты заменил место своего брата, то следуй его примеру и смело продвигайся вперед. Папе и маме я не хотел послать это письмо, так как они бы много плакали.
Письмо я сохранял около 10 лет, с тех пор, когда я еще был курсантом Военно-Медицинской Академии. А сейчас я могу переслать его тебе.
Твой брат был и остается героем советского дня того времени. И нам, его младшим братьям, надо брать с него пример. Очень рад за тебя, что ты решил окончить десятилетку (вернее, получить аттестат зрелости). Эта идея прекрасна, так как закончив 10 классов, ты сможешь учиться дальше по военной специальности т.е. учиться в военной Академии. Только учись! Все возможности у тебя есть.
О себе. Учусь и воспитываю своих детей. Старшая девочка уже большая (ей в этом году уже будет 4 года). Сыну скоро исполнится 7 месяцев.
В скором будущем будет зимняя сессия и переход на следующий курс.
Дома у меня все в порядке. Жена с трудом справляется с детьми. На этом кончаю. Пиши часто и подробно.
Целую тебя, твой брат Илья».
С тех пор братья не виделись 35 лет.
Встретились они только в день открытия Музея «К штыку приравняем перо» памяти 28 погибших поэтов-фронтовиков Белоруссии в годы Великой Отечественной войны.
Оба брата – подполковники, один – военный врач, другой – танкист.
Танкист отслужил в Армии – 31 год, военврач – 35 лет.
 Танкист – сейчас проживает в Израиле, а врач недавно умер.
Память о поэтах- фронтовиках
 «Важное событие произошло днями в школе № 150 г. Минска. Здесь в торжественной обстановке открылся литературный музей «К штыку приравняем перо», посвященный поэтам и писателям Белоруссии, которые погибли в годы Великой Отечественной Войны. В музей пришли ветераны войны и труда, школьники, многочисленные гости, родные и друзья погибших воинов-фронтовиков.
…Большую и неоценимую помощь в создании музея оказали родственники и друзья погибших поэтов.
…28 фотоснимков писателей и поэтов Белоруссии, не вернувшихся с войны, помещены на стендах музея на самом видном месте в главном фойе школы: Змитрок Астапенко, Леонид Гаврилов, Алесь Жаврук, Алекскй Коршак, Семен Лельчук, Григорий Мурашко, Николай Сурначев, Геннадий Шведик, Федор Шинклер и многие другие. На стендах их книги, произведения, письма, воспоминания друзей».
«Учительская газета», 5 мая 1985 года.
Запоминающей была встреча с родными и близкими погибших поэтов. Гости приехали со всех уголков большой страны. Они поделились воспоминаниями о своих отцах, мужьях, братьях. Ученики вручали им букеты цветов, очень внимательно восприняли их выступления, читали стихи, погибших поэтов, исполняли песни, написанные на их слова.
В Калинковичах чтут память своего земляка, поэта-воина Семена Лельчука чей творческий путь оборвался в самом расцвете.
В школе, где учился Семён Лельчук, установлен Стенд. На нём фотографии поэта, его стихи. Районная газета в юбилейные даты Лельчука, помещает его стихи и рассказывает о его короткой, но славной жизни. Имя молодого поэта на мемориальной доске Союза Писателей Белоруссии.

Завершить статью мне хочется стихотворением, которое мне прислал несколько лет тому назад друг Семёна Лельчука – Пини Плоткин. (Жив ли он? Где живет?)
В книгу «О ВРЕМЕНИ И О СЕБЕ, он включил стихотворение, написанное на идиш. Оно приводиться в переводе самого автора Пини Плоткина.
ПАМЯТИ ШИМОНА ЛЕЛЬЧУКА
Я ищу для моего стихотворения нужное слово.
Я это слово найду, –
Так сказал бы мне Шимон Лельчук,
Мой товарищ и поэт.
В мире есть незабываемые места
Я буду Полесье воспевать,
Так сказал бы мне Шимон Лельчук,
Мой товарищ и поэт.
Без страха смерти в глаза я смотрел,
Злого врага я прогнал, –
Так сказал бы мне Шимон Лельчук,
Если бы он остался в живых.

Бенжамин Форман, племянник поэта Семёна Лельчука.
  Торонто, 2007 год. Канада.